Руна смерти - Страница 58

В целом этот тихий город производил очень приятное впечатление. Если бы не раны, нанесенные ему в некоторых местах войной, он выглядел бы вполне мирно. По улицам шли обычные прохожие, бегали дети, вдоль обочин дорог стояли немногочисленные легковушки. Раза два прозвякал трамвай, с трудом вписываясь в крутые повороты.

Когда машина остановилась, Ротманн внимательно осмотрел пустынную улицу и сделал знак выходить. Прежде чем зайти в один из домов, они медленно, словно прогуливаясь, прошагали еще чуть ли не целый квартал. Внезапно эсэсовец открыл какую-то дверь и втолкнул Антона внутрь.

— На третий этаж, — скомандовал он и стал быстро подниматься первым.

Поздно вечером того же дня Ротманн пришел снова.

— Ну, как устроились? — спросил он, усаживаясь в небольшое потертое кресло у окна.

— Спасибо, гораздо лучше, нежели в вашем подвале, — ответил Антон и по-хозяйски предложил чаю.

— Нет времени.

Ротманн закурил, посмотрел на часы и, немного помолчав, спросил:

— Есть у вас какие-нибудь свежие мысли?

— Вы знаете, есть…

В это время они услышали шаги и в дверь постучали условным стуком.

— Это Юлинг, — сказал Ротманн и пошел открывать.

Это действительно был Юлинг. Войдя, он поздоровался и отнес на кухню довольно большой сверток.

— Там еще кое-какие продукты, причем капусты среди них нет. Я проверил, — сказал он, вернувшись.

— Большое спасибо.

— А теперь новости. — Юлинг уселся прямо на кровать и достал из кармана конверт. — Я тоже получил письмо. Буквально полчаса назад. Это ответ на мой запрос по поводу Гельмута Формана и его отца.

— Конечно, всё подтверждается, — произнес Ротманн стоя в дверях и разминая в пальцах сигарету.

— Да нет. Не всё. И даже очень не всё!

Ротманн выругался и вернулся на свое прежнее место на кресле.

— Опять сюрпризы.

— Во-первых, здесь говорится, что Гельмут Форман сменил фамилию на Баер, — Юлинг посмотрел поочередно на обоих собеседников, — а во-вторых, он был-таки принят в ряды СС в ноябре 1940 года. Каково!

— Что же это означает? — поинтересовался Ротманн.

— Подожди, Отто. В конце того же сорокового года его призвали в вермахт. Тогда, как ты помнишь, еще была такая практика. Несколько месяцев в армейском учебном лагере, и новобранец возвращался полноправным солдатом СС. Так вот. Пока он был там, вдруг выясняется, что родословная не обеспечивает нашему Гельмуту необходимой чистоты крови. Нашли какие-то бумаги, и оказалось, что он, благодаря своим предкам, из второй, фалической, группы слетает сразу в четвертую. Избыток альпийской крови, черт бы побрал этих профессоров! Но это было начало сорок первого года. Все строгости продолжали соблюдать. В итоге Гельмута вычеркивают из СС и оставляют в армии, где он попадает в пехоту, и в сорок третьем году сам Гюнтер фон Клюге вешает ему на шею Рыцарский крест. Так что с 1941 года всё более или менее совпадает с его словами и солдатской книжкой. Что же до членства в СС, то эти записи могли просто вымарать из его личных документов, сохранив только в досье. Вот теперь всё.

— Значит, он тебя обманывал, — начал размышлять вслух Ротманн. — Но зачем? Чего ему было бояться или стыдиться? Он честный солдат в крестах и ранах. Многие из нашей конторы должны бы таким честь отдавать на улице. Что-то тут не то.

— Позвольте мне, господа. — Антон уже давно ерзал на своем краю кровати.

— Разумеется, — сказал Ротманн.

— Несколько минут назад вы спросили меня, господин штурмбаннфюрер…

— Зовите меня просто Ротманн, — махнул тот рукой.

— Хорошо. Так вот, вы спросили, нет ли у меня новых соображений. И сейчас я хочу рассказать вам о своем предположении или, если хотите, о новой гипотезе. «Гипотеза релаксаций» — так я ее назвал.

— Что ж, давайте сюда вашу гипотезу, — снова посмотрев на часы и откинувшись на спинку кресла, сказал Ротманн и закрыл глаза.

— Суть ее проста, — начал Антон. — Те деформации, что происходят в прошлом ваших знакомых, не остаются навсегда. Так же как рябь на воде от дернувшегося поплавка, они через некоторое время могут исчезать. Наступает релаксация. Всё постепенно возвращается на прежнее место, и все, кто был связан с этими людьми, тоже ничего не замечают. Таким образом след небольших возмущений, не вызвавших каких-то необратимых разрушений, со временем пропадает. И если мои предположения верны, то ваш Гельмут при новой встрече расскажет вам уже другую историю.

— Вы полагаете, есть смысл с ним снова встретиться?

— Конечно! Было бы интересно узнать, прав я или нет. Только учтите, что, поскольку его прошлое, если можно так выразиться, еще плывет, нужно быть готовым к некоторым моментам.

— Каким еще моментам?

— Ну, во-первых, он может ничего уже не знать о вашей последней встрече. Или помнить ее иначе. А во-вторых, вы и вовсе можете не обнаружить его по тому адресу в Киле. Хотя это только мои предположения.

— Что же получается, — вмешался Ротманн, — значит, и письмо, полученное мною от брата, может в один прекрасный момент исчезнуть? Как будто его и не было?

— Не знаю. Я уже ломал над этим голову. Релаксация может коснуться не всех деформаций. Может пройти не в полной мере. На некоторые из них может потребоваться гораздо больше времени. Но, повторяю, это всё догадки.

Когда эсэсовцы уходили, Ротманн сказал:

— Раз в неделю к вам будет приходить одна женщина и приносить продукты. Для нее вы секретный агент гестапо, и ваше общение должно ограничиваться словами «здравствуйте», «спасибо» и «до свидания». Под вами никто не живет, но первый этаж заселен. От вас требуется соблюдать тишину, никогда не открывать шторы и даже не подходить к двери, если кто-нибудь постучит. Вам всё ясно?