Руна смерти - Страница 2

«Неужели и со мной приключилось что-то подобное?»

Некоторое время Антон мысленно вырывал из своего прошлого различные фрагменты и вскоре с облегчением убедился, что вполне сносно помнит любой кусок из своей жизни. Он даже вспомнил, что вчера была суббота и он, как обычно, лег спать под утро, просидев в Интернете часов до пяти.

— Ладно, хоть с этим порядок, — сказал Антон вслух, чтобы услышать собственный голос. Для проформы он сильно ущипнул себя за руку, хотя и без того знал, что это не сон. Во сне ты иногда знаешь, что спишь, а иногда нет. Но когда бодрствуешь, то всегда прекрасно понимаешь, что это явь, и не что иное.

Чувства продолжали возвращаться к нему в полном объеме. Кроме неотвязного холода, он вдруг ощутил звуки, вычленяя из общего фона отдельные шумы. Одним из них был негромкий шелест листвы. А вот другой… Это кричали чайки! Их крик доносился откуда-то из-за парка с башней. Потянув воздух носом, Антон ощутил запах моря. Или ему так только показалось. А когда услышал отдаленные гудки перекликающихся буксиров, окончательно понял, что рядом море.

Антон снова подошел к решетке и посмотрел на опавшие листья, густо устилавшие траву. То ли он их раньше не замечал, то ли был не в состоянии делать выводы, но если вчера была суббота середины августа то сегодня… Во всяком случае в августе даже в Иркутске листья не падают с деревьев в таких количествах, а уж там, где растут клены с дубами — еще одно открытие приходящего в себя сознания, — и подавно. Вот почему так холодно! После вчерашней летней субботы прошло не меньше двух месяцев, которые он не может вытащить из памяти и за которые его занесло куда-то в сторону от дома на несколько тысяч километров. В его мозгу, как на поврежденном винчестере, пропало несколько тысяч секторов…

В это время Антон услышал непонятный нарастающий шум. Он некоторое время прислушивался, повернув голову в направлении источника звука, и наконец почти сообразил, что бы это могло быть. В этот момент из переулка, пересекающего уходящую от него улицу, буквально через пару домов от места, где он стоял, появилась колонна людей. Это были солдаты. Они шли в ногу — не маршируя, но соблюдая четкий ритм и темп. «Шах, шах, шах, шах…» — разлетался, отскакивая эхом от стен, их гулкий шаг. Первые ряды колонны уже исчезли за правым углом, а ее хвост всё не появлялся из-за левого. Солдаты шли молча. Никто не повернул в его сторону головы. У многих за спинами висели ружья, некоторые несли что-то на плечах или в опущенных руках. Большинство их были одеты в шинели, на некоторых были короткие куртки. Побледневший Антон, привалившись к злосчастной решетке и вдавившись в ее прутья всем телом, всматривался растерянно бегающим взглядом в идущих людей. На головах многих из них, примерно у половины, он отчетливо разглядел каски. Не просто каски, а стальные шлемы германской армии первой половины прошлого века. Знаменитые стальные шлемы, эти «ведерки для угля», которые он мог отличить от любых других с расстояния в километр. Характерная юбка задней части, прикрывавшая шею, приплюснутая верхушка купола и отчетливо различаемые вентиляционные отверстия сбоку над ухом не оставляли никаких сомнений. На некоторых касках были видны даже детали — цветные изображения в виде щита с косыми полустертыми полосами красного, черного и грязно-белого тонов. Такие детали наносились на правой стороне стальных шлемов германского вермахта, в то время как слева в таком же контуре помещался орел со свастикой.

Солдаты шли по четыре в ряд, и прошло не меньше ста рядов, пока не появился последний. Через несколько секунд он скрылся за правым углом и ритмичный звук от четырехсот пар сапог и ботинок втянулся вслед за уходящей колонной в переулок и вскоре угас. Наступила тишина. Антон медленно сполз вдоль прутьев решетки вниз и замер, отказываясь что-либо соображать.

На улицах тем временем начали появляться пешеходы. Правда, их фигуры маячили где-то далеко. Никто не шел по направлению к Антону. По переулку, где прошли солдаты, проехал старенький грузовичок. Через некоторое время во встречном направлении прокатилась легковушка. Обе машины были старинной постройки, какие Антон видел только в кино. Далеко за спиной в глубине парка он услышал голоса двух или трех человек, перекликавшихся на расстоянии. Слов разобрать нельзя, но Антон был уверен: говорили по-немецки.

Ему вдруг захотелось орать, биться головой о стальные прутья, материться или, к примеру, выбить пару окон в ближайшем здании, только бы эти шутники прекратили свой розыгрыш. Он видел как-то по телевизору такую передачу, она так и называлась — «Розыгрыш», где, чтобы разыграть одну известную артистку, настоящим танком раздавили два настоящих легковых автомобиля. Не какие-то там развалюхи со свалки, а приехавшие своим ходом. Антон тогда еще подивился тому, что наконец-то у наших телевизионщиков появились деньги. Скоро и наши киношники будут бить машины не по одной в год, а сколько надо.

Почему он об этом вспомнил? Видимо, мозг искал хоть каких-то объяснений происходящему. Он не мог смириться с фактами, которых просто не может быть. «Значит, это розыгрыш, — с тупой убежденностью сказал про себя Антон, — меня решили разыграть». Неважно, что он никому не известный школьный учитель. Они прознали про его увлечение историей, учли знание языка, хорошенько подготовились и решили сделать суперпрограмму. Вот только не подумали, что у человека может оказаться слабое сердце.

«Да, но как, черт возьми, они лишили меня памяти? Насколько я понимаю, сделать такое без специальных сильнодействующих препаратов нельзя. А это уже не шутки. Это подсудное дело. Да и одеть и пропустить передо мной чуть не тысячу солдат тоже не просто. У нас в кино иной раз полк изображает жалкая сотня, а армию — две. Но самое главное — провал в памяти и явный сдвиг времени года. Архитектура, чайки и клены — это уже вторично. Не усыпляли же меня, в конце концов?»